Отправлено: 03.09.08 16:25. Заголовок: "Газетт" № 1 (6), январь 2008

Письмо редактора

Поздний вечер перед выпуском «Газетт». Ренодо, согнувшись над столом в позе роденовского «Мыслителя», пытается написать что-то умное. Расположившиеся рядом Матье де Морг и Сент-Аман допивают вторую бутылку коньяка и не в меру веселятся, читая журнал «Жизнь монашек».
Ренодо: Господа, да тише же, черт бы вас побрал! Я пытаюсь написать письмо редактора! Это же шестой выпуск, наш маленький юбилей! Это для нас праздник!
Морг и Сент-Аман, нестройными голосами: А мы уже отметили!
Ренодо качает головой: Воистину, qui bibit immodice vina, venena bibit.
Сент-Аман: Не давите интеллектом, доктор! Что это означает?
Ренодо: Перевожу: пить меньше надо!
Снова углубляется в творчество.
Морг: Ай! Черт возьми!
Ренодо: Ну что еще?!
Морг: Этот … нехороший человек, этот дворянин мне на ногу печатную раму уронил… падла!
Ренодо: Все, с меня довольно! Не хватало вам еще мой единственный печатный станок порушить! Убирайтесь отсюда оба, и дайте мне наконец написать о разумном, добром и вечном!
Но времени у него уже не оставалось... И поэтому шестой выпуск «Газетт» пришлось печатать без редакторского предисловия. Но мы надеемся, что наши верные читатели, которые были с нами эти полгода, вдохновляли нас и поддерживали, простят нас за это. Спасибо за верность нашему изданию! Отпразднуйте с нами наш юбилей!

 Отправлено: 03.09.08 16:25. Заголовок: Религия несчастья Ф..

Религия несчастья

Французский писатель Роже Нимье (автор известного сиквела «Пятнадцать лет спустя»), сказал, что «Атос - это три четверти смыслового центра романа». Рискну с ним согласиться: не будь в сюжете Атоса, вряд ли бы «Три мушкетера» обладали таким завораживающим, сногсшибательным действием на читателя

А у одной ведьмы в Бате нашли такую книжку, начинаешь ее читать и уже не можешь остановиться! Так и ходишь повсюду, сунув в нее нос, и делаешь всё одной рукой!

И при этом 90% читателей лихорадочно переворачивать страницы заставляет не лихая эпопея с подвесками, а история об «одном моем друге, некоем графе из Берри» и его демонической жены.
По большому счету – существует только два типа героев: Непобедимый Герой и Вершитель Правосудия. И есть только два писателя, у которых присутствуют обе эти составляющие: Гомер и Дюма.
Мощный и яркий талант, Дюма никогда не боялся и не стеснялся штампов, мелодраматизма и сентиментальности. Он знал, что все средства хороши, чтобы выразить идею. Вершителей Правосудия у Дюма двое: Атос и граф Монте-Кристо. Для создания этих образов Дюма намеренно применяет один и те же романтические клише. Судите сами, случайны ли эти совпадения:
- И Атос, и Монте-Кристо – «байронические герои». Страстная меланхолия Атоса – визитная карточка персонажей Байрона, его пресловутая бледность – оттуда же, а в «Графе Монте-Кристо» этот мотив постоянно обыгрывается:

- По-моему, это сам лорд Рутвен во плоти, - сказала графиня Г. - Байрон клялся мне, что верит в вампиров; уверял, что сам видел их; описывал мне их лица… Они точь-в-точь такие же: черные волосы, горящие большие глаза, мертвенная бледность; и, заметьте, его дама не такая, как все…это наверное, такая же колдунья.

- Оба они меняют имя и, если можно так выразиться, стиль жизни, после несчастья, которое с ними случилось. Название горы, название острова – и в том, и в другом случае используется топоним.
- В обоих случаях Дюма применяет мотив знаменитой "Коринфской невесты", вдохновившей в свое время Гете – возвращение мертвого жениха к не сохранившей верность невесте. Жениха-вампира, одержимого жаждой мести. Это и пробирающая до жути «Супружеская сцена»:

Миледи подалась вперед и вдруг отпрянула, словно увидела змею.
- Так, хорошо… - сказал Атос. – Я вижу, вы меня узнали.
- Граф де Ла Фер! – прошептала миледи, бледнея и отступая все дальше, пока не коснулась стены.
- Да, миледи, граф де Ла Фер, собственной персоной, нарочно явился с того света, чтобы иметь удовольствие вас видеть.

И не менее драматично:

Монте-Кристо, быстро обернувшись, увидел на пороге г-жу де Морсер; она стояла в дверях, неподвижная и бледная; когда Монте-Кристо повернулся к ней, она опустила руку, которой почему-то опиралась на золоченый наличник двери.
- Что с вами, графиня? – спросил граф де Морсер. – Вы нездоровы? Может быть, здесь слишком жарко?
- Матушка, вам дурно? – воскликнул виконт.
Монте-Кристо поклонился, и был еще бледнее, чем Мерседес.

- И опять же – в обоих случаях Дюма вводит ребенка – несамостоятельного, по сути, персонажа (в смысле – не существующего в отрыве от Вершителя Правосудия), о котором тот заботится и который призван, по идее, дать герою ощущение счастья. По своей сути и функциям Рауль и Гайде мало чем отличаются.
При желании этот список можно продолжить. Но главное – то, что все эти приемы в комплексе Дюма использует только лишь как инструменты для воплощения своей идеи. К идее «Монте-Кристо» мы вернемся позже, с вашего позволения, а пока сосредоточимся на Атосе.
Удивительно, как великий оптимист и жизнелюб Дюма смог с пугающей достоверностью и реализмом показать человека опустошенного и отчаявшегося, не приемлющего ни жизни в себе, ни себя в жизни. Трагедия Атоса вовсе не крушении идеалов, не в погубленной любви, не в поруганной чести и т.д. А в том, что он зацикливается на своих страданиях, упивается ими, возводит их в культ. Эта религия несчастья очень удобна: сильные ощущения доставляет, себя жалеть позволяет, а главное – делать ничего не надо, знай лежи себе на кушетке и вино пьянствуй. Каждый, кто пережил то, что принято называть несчастьем – крах, эмоциональный стресс, горе, потерю, смерть – знает, как легко соскользнуть в этот капкан, который расставляет тебе собственный разум. Да, самое горькое, что ты сам себя загоняешь в эту ловушку, добровольно:

- Ну да, - сказал д'Артаньян, - вы не собирались убивать его, вам нужно было только посадить его под замок!
- Посадить его под замок, боже праведный! Ваша светлость, это он сам посадил себя под замок!

Под «гарольдовым плащом» и пастушеским именем скрывается человек, в тридцать лет сделавшийся стариком. Дюма четко показывает, как поглощенного религией несчастья Атоса опутывают сети зависимостей, как разъедает кислотой его душу комплекс неполноценности. Как следствие – глобальная нелюбовь к себе, саморазрушение. У такого человека ампутированы естественные жизненные ценности и цели: самореализация, самоутверждение, стремление перевернуть, преобразовать мир вокруг себя, поставить себе цель и достигнуть ее, и уважать себя за это, саморазвитие, личностный рост. Он ничего не хочет, ни к чему не стремится, ничего не предпринимает, ничем не дорожит. А так как сознание человека не терпит бесцельности существования, то естественные цели подменяются искусственными, пластмассовыми: «жить для кого-то или чего-то», так обычно это формулируется. Атос все время порывается возложить жизнь на подходящий алтарь: то ради друзей, то ради Карла I, то ради Рауля:

-Не имея более мужества жить для себя, я стал жить для него.

Роже Нимье утверждает, что «это удел людей первого сорта». Мне кажется, надо быть или экзальтированным идиотом, или лицемером, чтобы восторгаться пластмассовой гладкостью протеза в ущерб живой сущности человеческой души.
Как и всегда, Дюма не впадает в ханжеское морализаторство: это, дети, хорошо, а это детки, плохо. Но предоставляет нам судить самим, что дает такая философия, показывая жизненный крах и полное поражение в первом же серьезном испытании виконта де Бражелона – человека, воспитанного в религии несчастья.
Вершитель Правосудия, Атос выносит смертный приговор миледи, но не имеет сил привести его в исполнение. Миледи умерла для всех, кроме него. Графу Монте-Кристо, в отличие от него, удалось разорвать порочный круг самооплакивания и выйти на свет. Атос же так и остался бродить по кладбищу погибших надежд, тщетно разыскивая могилу белокурой женщины.

Искренне ваш,
Теофраст Ренодо

 Отправлено: 03.09.08 16:31. Заголовок: Планше и три мушкете..

Планше и три мушкетера

Рецензия на фильм «Три мушкетера» 1953 г.

Режиссер – Андрэ Юнебель
Сценарий – Мишель Одиа
Атос – Жан Мартинелли
Портос – Джино Керви
Арамис – Жак Франсуа
Д'Артаньян - Жорж Маршаль
Планше – Бурвиль
Ришелье – Рено Мари
Миледи – Ивонн Сансон
Констанция – Даниэль Кодэ
Людовик XIII – Луи Арбессье
Рошфор – Жан-Марк Тенберг
Вард – Жак Падерес
[реклама вместо картинки]
На протяжении тридцатилетней карьеры в кино Андре Юнебель испытывал наибольший интерес к двум жанрам - комедийному и историко-приключенческому. Он открыл для кино Луи де Фюнеса, сняв его в трилогии о Фантомасе. Он сделал Жана Маре мегазвездой жанра «плаща и шпаги» («Горбун», «Тайны Бургундского двора», «Капитан», «Парижские тайны»). И он же делит с Юнгвальд - Хилькевичем первое место в мире по количеству фильмов, снятых по романам Дюма. Юнебель экранизировал «Графа Монте - Кристо», «Жозефа Бальзамо», а к «Трем мушкетерам» обращался целых два раза, сняв еще и милейшую пародию «Четыре мушкетера Шарло».

Этот же фильм назывался во французском прокате «Трое против кардинала», но правильнее было бы назвать его «Планше и три мушкетера». Потому что сценарий картины писался с расчетом на одну звезду – Бурвиля. Этот превосходный актер и певец, взявший в качестве творческого псевдонима название деревни, где он родился, стал лицом французского кино 50-60-х годов. У Юнебеля из фильма в фильм он играет фактически только одну роль – смешного слугу, но уж это амплуа эксплуатируется в полную мощь его таланта.

Чтобы усилить пародийную, насмешливую интонацию фильма, Юнебель использует прием, который, насколько мне известно, никто кроме него не применял – вводит закадровый голос рассказчика. Слушать эти остроумные комменты – одно удовольствие.

«Господин де Тревиль был полон национальных и других предрассудков, как это принято у аристократов. И его религия была основана на том, что бог, конечно же, был гасконцем»

«Прекрасный фехтовальщик запретил дуэли. Большой почитатель искусств основал Французскую Академию. Да, кардинал Ришелье был человеком, сотканным из противоречий»


«Если король Людовик XIII оставил в истории достаточно скромный след, то это, вероятнее всего, потому, что не так-то просто быть в одно и то же время сыном Генриха IV и отцом Людовика XIV»

Есть еще кое-что, что отличает эту экранизацию от всех других. Такого вы не увидите больше нигде! Миледи у Юнебеля – брюнетка! Сложно сказать, почему режиссер принял такое оригинальное решение, но Ивонн Сансон, даже несмотря на то, что играть ей было почти нечего – из сценария выбросили всю линию с местью миледи, Ла Рошелью и казнью – все же запоминается как яркая и образная актриса.

Бурвиль раскрывает в фильме весь свой комический диапазон. В ход идет все: шутки, придуманные самим Дюма (как с помощью лассо можно пополнять запасы провизии и выпивки),


пантомима,

комические драки, чаплинские потасовки,


острые политические выпады («А обо мне опять все забыли. Я знаю этот вечный напев: «Ты поужинаешь завтра!» Это уже начинает надоедать! Им плевать на нас! Пора создать профсоюз слуг!»), и даже классические трюки со швырянием торта в физиономию.


Правда, на фоне своего слуги совершенно потерялся д'Артаньян (Жорж Маршаль). К сожалению, приходится констатировать, что в исполнении Маршаля д'Артаньян выглядит эдаким картонным героем, бездумно размахивающим шпагой и изрекающим банальности на каждом шагу.

Зато безусловным плюсом картины стал выбор сильного драматического актера Жака Франсуа на роль Арамиса. Он появляется крупным планом всего в нескольких эпизодах, но при этом умудряется раскрыть сущность своего героя, несколькими яркими мазками показав его речь, манеры, стиль поведения. По моему мнению, это один из самых лучших Арамисов. Учитывая время создания фильма, я склоняюсь к мысли, что именно с Франсуа установилась киношная традиция делать Арамиса блондином.


Очень интересно выглядит парочка Рошфор – де Вард (Жан-Марк Тенберг и Жак Падерес). Их соперничество в службе кардиналу и в борьбе за благосклонность миледи, постоянные пикировки и кисло-сладкие шуточки позволили актерам вывести своих героев из плоскости «врагов вообще», придать им индивидуальные черточки. Особенно мне понравилась сцена, где мушкетеры обыгрывают в кости подчистую шулера – де Варда, пользуясь его же методами.


Нельзя также не отметить отличные костюмы, жизнеутверждающую музыку и великолепные натурные съемки. Впрочем, это всегда было сильной стороной французских фильмов.
Несмотря на то, что вышедший на экраны десять лет спустя фильм Бернара Бордери бесспорно сильнее, насмешливая экранизация Андре Юнебеля не потеряла своего очарования и пятьдесят лет спустя. Рекомендовано к просмотру всем правоверным мушкетероманам.

Искренне ваш,
Матье де Морг

 Отправлено: 03.09.08 16:47. Заголовок: Полет над гнездом гр..

Полет над гнездом графомана

О фанфике Юрия Лиманова «Пять лет спустя, или Вторая любовь д'Артаньяна»

http://limanov-yurij.librarus.ru/booki/9139/1.html
Наш уважаемый редактор упрекнул давеча ваших покорных слуг, Матье де Морга и Марка де Сент-Амана, в том, что мы совершенно не читаем и не интересуемся современным литературным процессом, а только и знаем, что водку пьянствовать и голых женщин раздевать. Обидевшись на это несправедливое обвинение, мы начали усердно шарить по просторам сети в поисках чего бы такого почитать, пока не натолкнулись на произведение некоего Юрия Лиманова, гордо озаглавленное «Пять лет спустя». Весь январь читали мы эту книжицу, причем взрывы истерического хохота то и дело привлекали в наш подвал мушкетеров его величества, которым мы с садистским удовольствием зачитывали избранные места. Но мы так и не смогли договориться, кому из нас писать этот фельетон – у обоих руки чесались это сделать. В итоге решили написать вдвоем.

Матье: Первое, что хочу сказать – никакой это не роман. Это фанфик, чудовищно разросшийся до размеров романа, как раковая опухоль под радиацией. У него есть все характерные черты фанфиков: бессюжетность, вялость, отсутствие новых идей и зависимая вторичность.
Сент-Аман: А я утверждаю со всей ответственностью, что автор этого опуса– женщина. Юрий Лиманов – это не более чем псевдоним. Если это не типичная бабская писанина, то я готов съесть свою шляпу!
Матье: Ну и почему же сразу женщина? Что, только дамы, по-вашему, пишут фанфики по Дюма?
Сент-Аман: Нет, конечно. Но только женщина будет с жалким упорством расписывать, как герои моются по пять раз на дню (это в семнадцатом-то веке!). Только женщина будет вводить слащавые любовные сцены, абсолютно по сюжету не нужные. И только женщина способна так мерисьюшничать:

На герцогине было темное закрытое платье с большим кружевным светло-лимонным воротником и высоким лифом. При слабом свете свечей герцогиня показалась мушкетеру значительно моложе своих лет. Д*Артаньян пристально вглядывался в ее лицо, пытаясь найти соответствие с тем образом, который возник в его воображении, и не мог. Она была, бесспорно, очень хороша: густые, иссиня-черные волосы обрамляли удлиненное, алебастровой белизны лицо. Черные брови и длинные густые ресницы оттеняли светло-серые глаза, отчего взгляд их казался манящим и немного загадочным. Но главное, во всем ее облике было что-то непередаваемо мягкое, женственное.

Матье: А я могу привести вам контраргумент: мне кажется, маниакальная сосредоточенность аффтара на женской груди доказывает, что это мужчина. Ну раз, ну два – еще куда ни шло, но когда через каждые три страницы мы читаем:

Мадлен за прошедшие два месяца стремительно вытянулась, ростом почти догнала мушкетера. У нее наметилась грудь, словно намекая на то, что через несколько лет она станет такой же полногрудой, как и ее мать.

Невысокая, с юности склонная к полноте, короткошеяя и, что греха таить, кривоногая, с плоской грудью и обвислым задом, Мария Медичи не могла не видеть торжествующую, всепобеждающую красоту Анны.

Высокая, стройная, полногрудая, с унаследованными от далеких предков, австрийских эрцгерцогов, голубыми глазами, с тем таинственным налетом вечной печали на лице, который действовал столь завораживающе на мужчин, она по всем законам должна была вызывать у нее ненависть.

Заметьте, какие «разнообразные» описания. Впрочем, это свойственно стилистике автора.
Вот опять:

В зеркале отразилась прекрасная, стройная женщина с тонкой талией, высокой, может быть, чуть полноватой грудью, лебединой шеей.

А вот это просто шедевр! Представьте себе грудь с глазами!

Его изучающий взгляд скользнул ниже, по белоснежной, без единой морщинки шее, и еще ниже, где чуть расплывшись от собственной сладкой тяжести, вызывающе и самодовольно смотрела на него самая прекрасная грудь, какую только он видел в своей многоопытной жизни.

Ну и так далее.
Сент-Аман: Да, сексуальные пристрастия автора – это отдельная тема… То-то дедушка Фрейд бы порадовался. Но давайте вернемся к главному.
Матье: А главное в приключенческом романе – это сюжет. И на этом фронте мы наблюдаем полный бардак и неразбериху. Основой сюжета, по идее должна стать любовь д'Артаньяна к мадемуазель д'Отфор. Но на деле эта линия так ни к чему и не приводит, упирается в тупик. Д'Артаньян несколько раз встречается с мамзель там и сям, король тискает мамзель за вторичные половые признаки, д'Арт на этой почве страдает – и все. Больше ничего не происходит.
Сент-Аман: К этим мукам сердца молодого кое-как пришиты еще несколько эпизодов: убийство брата мадемуазель д'Отфор и история с письмом (эта линия оборвана и нераскрыта), нелепый эпизод со спасением мадам Фаржи (представленной автором невинной голубицей), история про Компьен и королеву – мать и по пятьсотому разу пережеванная сага о Рош-Лабейле. Сюжетом это назвать язык не поворачивается. События никак между собой не увязаны и происходят, когда автору в голову взбредет. Книга могла закончится на сто страниц раньше или с тем же успехом на сто страниц позже – никакой развязки нет в помине.
Матье: Из-за полного отсутствия логики в повествовании по фанфику бродит много фантомов – героев, которые присутствуют только для количества. Например, кадет Сен-Север – безусловно, интересный образ, но так и не задействованный, к сожалению, герцогиня ди Лима, оба де Варда (ну прям атака клонов!), виконт Бражелон – старший. . Их можно смело убрать – и на фабуле это никак не отразится.
Сент-Аман: Не слишком ли вы строги, метр Морг? Неужели ничего хорошего в этом произведении нет?
Матье: Отчего же? Есть. Положа руку на сердце говорю – есть. Например, неизбитая история с побегом из Компьена. Хорошо задуманный образ Сен-Севера, который я уже отметил. Очень даже неплохая завязка. Да хотя бы и то, что главным героем (пусть и номинально) сделан д'Артаньян – это так редко встречается! Но все это загублено в трясине бездарности.
Сент-Аман: Мда. К сожалению, вынужден с вами согласиться. Налицо все классические признаки авторской беспомощности. Во-первых, навязчивая демонстрация начитанности. Например, только этой цели и служит данный эпизод:


- Ну что ты застыл, как тривиальный камень! - воскликнул в сердцах Атос.
- Что за тривиальный камень вы упомянули, граф? - спросил д*Артаньян, услышав реплику Атоса.
- В древнем Риме на перекрестках трех дорог ставили указатели. Их так и называли - камнем трех дорог, или тривио, или тривиальный камень.
- О-ла-ла! Как я не догадался! - воскликнул д*Артаньян, который немного знал итальянский.

Матье: От такого образованного автора мы вправе были ожидать, как мне кажется, большего внимания к миру Дюма и к историческим подробностям! И между тем проколы случаются на каждом шагу. То покойники воскресают: на страницах повествования появляется метр Кокнар, который, дай бог памяти, отбросил коньки сразу после осады Ла Рошели. Зато автор безвременно свел в могилу родителей д'Артаньяна, хотя в «Двадцати годах спустя» черным по белому написано, что д'Артаньян ездил в Гасконь на похороны отца в 1643 году.
Сент-Аман: Но зато на этом фоне цветет пышным цветом «мариупольский синдром». Помните Ильфа и Петрова: «Когда же ты вернулся из Мариуполя, где ты жил у нашей бабушки?». Как и у всех фанфикописателей, герои постоянно пересказывают и напоминают друг другу мельчайшие подробности дюмовского сюжета. Как это надоедает!
Матье: Но больше всего меня огорчает слабый, унылый, бесцветный язык. Вчитайтесь, например, в этот абзац:

Но, увы, эта поклажа составляла все его богатство, скудное наследство, полученное после смерти родителей. Он возвращался в Париж из родных краев, куда ездил в связи с печальными обстоятельствами: после долгой болезни умерла его мать, успев проститься с сыном, а через три дня после ее скромных похорон скончался на руках мушкетера и безутешный вдовец, человека старого закала.

В школьном сочинении и то больше разнообразия. К каждому существительному Лиманов старается навесить прилагательное, выбирая самое затертое и избитое: наследство – скудное, болезнь – долгая, похороны – скромные, вдовец – безутешный и т.д. Единственные места, где язык автора хоть немного оживляется – это любовные сцены. И тут уж от казенных банальностей Лиманов переходит к слюнявой пошлости:

Герцогиня вздрогнула, зарделась, Арамис осторожно, мягким движением снял с ее руки лайковую перчатку и поцеловал ладонь там, где четкая, глубокая линия жизни сбегала к запястью. Он взглянул на герцогиню - глаза ее были полузакрыты, щеки пламенели, губы приоткрылись, обнажив удивительно белые, ровные зубы. Арамис еще раз нежно поцеловал ладонь Агнес, затем привлек ее к себе. Она глубоко, словно с облегчением, вздохнула и склонила голову ему на плечо.

Четыре ноги, две мускулистые и покрытые темными волосами, две стройные и белоснежные, как у мраморной греческой статуи, сплетались, лаская друг друга мягкими
прикосновениями.

Ему никогда еще не было так хорошо. Хотелось бесконечно ласкать, поглаживать, целовать эти податливые колени. И в то же время его пьянила мысль, что, возможно, в нем вот-вот проснется желание и тогда, стоит ему только протянуть руку, он сможет сорвать этот прелестный, еще только распускающийся бутон.

Тьфу. Противно даже читать этот мерисьюшный бред.
Сент-Аман: И еще одна характерная черта всех графоманов: утомительное многословие. Описывают каждую дырку на ковре, каждую малюсенькую детальку, думая в своем тщеславии: «Во как я точно и подробно представляю себе предметную картину прошлого». Ха! Да Дюма за 600 страниц « Трех мушкетеров» ни разу не упоминает даже цвета их плащей! Конечно, писать длинно не в пример легче, чем писать кратко и по существу.
Матье: Подведем итог заседания нашего критиканского клуба имени Белинского, любезный господин де Сент-Аман. Мы имеем перед глазами яркий и поучительный пример того, как даже неплохую по сути идею можно затоптать неряшливым, графоманским исполнением. Аффтар, не пиши больше!

 Отправлено: 03.09.08 16:48. Заголовок: Мой разум предпочел ..

Мой разум предпочел несчастия отрадам…

О Теофиле де Вио

Уинстон Черчилль когда-то сказал о великом математике Алане Тьюринге, который щелкал как орешки самые головоломные немецкие шифры и коды: «Я не утверждаю, что благодаря Тьюрингу мы выиграли войну. Но без Тьюринга мы бы ее проиграли». Вот так и с Теофилем: я не говорю, что он - родоначальник эпохи барокко, но без него барокко бы не было. Глава французского либертинажа, скептик, сатирик и насмешник, Вио стал одним из самых мощных поэтов и мыслителей, как водится, не оцененных при жизни по достоинству.
Родился Теофиль( так он обычно называл себя в стихах) в 1590 году в Ажене, в дворянской семье гугенотского вероисповедания. И с юности отличался вольнодумством, непокорностью, непохожестью. А все эти качества отнюдь не способствовали выживанию в бурном XVII веке. Приехав в 1610 г. в Париж, Теофиль нашел себе покровителя в лице герцога Монморанси. Однако довольно скоро вольнодумные убеждения и богемный образ жизни молодого поэта стали причиной немилости к нему королевы Марии Медичи, которая, как известно, любила строить из себя ярую католичку.
В своих стихах Вио продолжает традиции поэтом Плеяды, то есть Ронсара сотоварищи. Он смело выступал против Малерба, Гомбо и других поэтов, пользовавшихся покровительством власти, которые стихи Ронсара объявляли пошлостью и восхищались только древними поэтами. Теофиль называл подражание древним авторам воровством и призвал к отказу от литературных архаизмов: язык, заявлял он, должен быть ясным, точным и выразительным. Жаль, не дожил он до появления голубой гостиной мадам Рамбуйе с ее прециозным языком (см. «Газетт» №5 за декабрь 2007 г.), а то бы непременно устроил бы там теракт.
В лирике Теофиля де Вио (он был и прозаиком и драматургом, автором известной трагедии «Пирам и Тисба») своеобразно сочетаются черты восходящей к ренессансным традициям реалистичности и чисто барочной утонченной чувствительности. Любовные стихи де Вио необычны для его времени. Им чужда манерность:

Моя душа мертва, в ней живо лишь страданье,
С тех пор как должен быть я вдалеке от вас,
И если б я не жил надеждой на свиданье,
Уже давно б настал моей кончины час.

Моя душа в тисках, огонь течет по венам,
Терзает сердце гриф, и змей клубок в груди,
Но память я храню о счастье незабвенном,-
Страданья худшего на свете не найти.

Два месяца пути – как бесконечно долго!
Меня любовь и честь ведут по городам:
Быть с принцем и служить ему – веленье долга,
Веление любви – скорей вернуться к вам.

В стихах Теофиля де Вио звучат отголоски истинной страсти, горячих порывов воспламененной и упоенной красотой чувственности, неподдельных страданий:

Хочу я от любви найти во сне покой,
Но бодрствуют и мысль, и зренье до рассвета;
Все ж миновала ночь мучительная эта –
И мне не верится, что я еще живой.

И вырвать из души жестокий образ твой
Клянусь в который раз, хоть не сдержу обета –
Померкший разум мой уже не терпит света,
Безумцем, как вчера, встречаю луч дневной.

Я знаю – смерть идет с моим безумьем рядом,
Мой разум предпочел несчастия – отрадам,
Он ищет горестей, веселье – не по нем;

Насущный хлеб души – кто знает, где и в чем?
Когда-то Митридат питался только ядом,
И кровью – Лестригон, как ныне я – огнем.

В 1620-х годах лирика Т. де Вио все более интеллектуализируется, наполняясь философским и публицистическим содержанием. В ней находит захватывающее по своей эмоциональной силе выражение личной драмы поэта.

Существа в обличье странном
У природы не в чести:
Редки встречи с великаном,
Трудно карлика найти.

Мало женщин, как Елена,
Нет, как Нестор, мудрецов,
Крепче пьяницы Силена
Мало в мире молодцов.

Мало псов, как Цербер, грязных,
Нет реки, как Ахерон,
Нет ночей, совсем беззвездных,
Не всегда в ладье Харон.

Нет синей небесной сини,
Лучше нет, когда весна,
Горче нет, чем сок полыни,
Ничего нет слаще сна.

Редко высшее блаженство,
Редок час великих мук,
И так мало совершенства
В том, что видим мы вокруг.

В 1619 г. Теофиль де Вио был выслан из Франции и некоторое время прожил в Англии. По возвращении на родину он принял католичество в мимикрических целях, однако в 1622 г. иезуиты организовали жестокую травлю поэта и добились его ареста, приписав ему одному издание сборника "Сатирический Парнас", хотя в нем содержались и стихи других поэтов-вольнодумцев.
По обвинению в безнравственности и неверии в бога Теофиля де Вио приговаривают к публичному покаянию и сожжению.
Еще два года он томился в тюрьме Консьержери в ожидании окончательного приговора, который был вынесен в 1625 г. и заменял смертную казнь вечной ссылкой. Преследования и тюрьма подорвали силы поэта.

Ворон каркает зловеще,
Мрак сгустился предо мной,
Пересек мне зверь лесной
Путь-дорогу, конь трепещет,
Спотыкается мой конь,
Грянул гром, сверкнул огонь,
Мой слуга исчез в тумане…
Смутный призрак вдруг возник,
Слышу я Харона крик,
Вижу бездну под ногами.

Он умер через год после своего освобождения. Но прожил свои короткие тридцать семь лет с гордо поднятой головой, незаткнутым ртом, неподломленными коленями. Он не изменял себе, не продал своих убеждений, не унижался и не пресмыкался перед сильными мира сего, как это делали (и делают) многие из его коллег.
Кто прожил жизнь трагически – тот истинный поэт…

Марк Антуан де Сент-Аман

 Отправлено: 03.09.08 16:49. Заголовок: На выданную мне реда..

На выданную мне редактором в прошлом месяце премию я наконец-то исполнил свою мечту: оформил подписку на журнал "Жизнь монашек"! Свежий номер контрабандой вновь во Франции!

Все попытки сфотографировать рабочий стол Арамиса не увенчались успехом. Этот хитрец все свои данные сохраняет на флешке. Фото флешки Арамиса прилагаем: